Осложнённый вывих времени (из записной книжки Капитана Хмуро)
The time is out of joint — O cursed spite,
That ever I was born to set it right!
Шекспир
Когда-то я был маленьким… Да, Как ни странно, было такое время… или мне только так кажется? Я помню, хоть и очень отрывочно, что в один прекрасный момент я начал писать научно-фантастическое нечто. Что это было или должно было быть сказать сложно. Повесть, рассказ или роман - это было не важно. Важно было начать - так мне казалось. Такое было внутренне ощущение, что если начать правильно, то всё само собою организуется вокруг этого начала, само развернётся как надо. А во что оно развернётся - это дело десятое. Главное было начать и начать правильно.
Я много размышлял по поводу того, откуда у меня вообще было это ощущение, что нужно было начать правильно… Ракета, взятая как символ, естественно, заставляет вспомнить Фрейда. Но, поразмышляв в этом направлении, я понял, что этого всё-таки недостаточно: ракета - это ведь именно ракета, а не абы-какой предмет удлиненной формы. Много позже я прочёл у Ричарда Баха: «Небеса — не место и не время — но лишь наше собственное совершенство». Это было несколько ближе, хотя по поводу собственного совершенства у меня не было больших иллюзий. Но сама связка места, времени и совершенства - в этом определённо что то было… но что?
Не могла ли ракета указывать на некое особое место, где время течёт несколько не так, как обычно? Или, проще говоря, создающее свой особый ритм, позволяющий делать что-то такое, что невозможно сделать в ритме обыденности. Например, лететь к далеким звёздам, символам новых целей и новых же ориентиров.
Итак, по-порядку… вначале была ракета. Ракета взлетала в некий час “Ч”. Куда и зачем взлетала эта ракета? Кто и с какой целью её направил в небо меня интересовало меньше всего. Это были детали. А важно было сказать когда именно она взлетала. Думаю, если бы мне тогда удалось выразить свою мысль и при этом рядом совершенно случайно оказался бы какой-нибудь хороший астролог, то он бы меня понял. Ведь дело в том, что любая цифра что-то значит. Хуже того, она значит массу всего такого скучного, обыденного и настолько не космически-ракетного, что уши вянут. Скажем, если взлёт происходит в 8:30 утра, то ясно, что это событие как-то связано с первым школьным уроком, с первым звонком, начинающим вереницу событий, от которых любой юный и не очень космонавт и стремится поскорее взойти на борт и в предвкушении кувырков в невесомости нажать кнопку «Пуск». Но в 8:30 утра этой кнопки просто не существует в природе. Точнее, этой кнопки не существует в природе 8:30 утра, зато в этой природе есть масса других кнопок. Их то и приходится нажимать, и тоже кувыркаться, но испытывая при этом на себе всю тяжесть земного притяжения.
Если 8:30 утра не подходит, то и любое другое время также тянет за собой совершенно ненужный хвост ассоциаций, аллюзий и намёков. Скажем, если это десять пятьдесят девять. Сразу вопрос: почему не одиннадцать? Господа космонавты куда-то спешили? Они не хотели застать это злополучное ‘«одиннадцать» на земле? Они, наверное, почти не успели. Ещё немного и зловещее одиннадцать случилось бы с ними, захватило бы в тот самый утренний ритм советского позднего утра, от которого тошнило даже тех, кто по юности лет не знал слова «портвейн». Они чудом спаслись за минуту до… но ведь и десять пятьдесят девять было совсем не безобидно. Где-то оно было ещё более встроенным в общий ритм, чем одиннадцать ровно. Оно неумолимо материализовывало "одиннадцать» и делало это так же неуместно как ученик чародея вызывает к жизни монстра или демона. Этот монстр или демон начинает действовать неким непредсказуемым образом, но и не настолько непредсказуемым, чтобы это не соответствовало его монстродемонической природе.
И даже бабки возле подъезда, послушав о похождении этого демона лишь покачают головами и скажут: «Воткнул останкинскую башню шпилем в землю? А потом откусил себе голову и пропал в клубах фиолетового дыма? Ну, да… А вы что хотели?! Он же демон!». И вот то же самое с одиннадцать-ноль-ноль. Особенно по московскому времени. Особенно, когда говорит диктор по радио. Одиннадцать по-московскому — это всё. Это - кранты. Это - круглая гербовая печать под резолюцией, наложенной на это конкретное время. Политбюро ЦК КПСС рассмотрело вопрос, единогласно одобрило и вот теперь у нас - одиннадцать часов. Сначала, конечно, в Москве. Но потом так будет везде. Неумолимо. Ровно… Одиннадцать… ноль-ноль… Прослушайте сигналы точного времени…
И куда теперь, позвольте спросить, полетит ракета, если она взлетает в 11 ноль-ноль? Разве не ясно, что она полетит строго по одобренному плану? Что на ней будут одобренные в 9:30 или 10:59 утра люди. И они будут делать то, что было запланировано на летучке где-то между двумя и тремя днём раньше, как раз перед обедом. Потом был обед с супом, котлетами и компотом в столовой. После обеда, конечно, появились вопросы, но все уже разъехались и было не до того. А на следующий день они сказали «ну и ладно». Перекрестились на красное знамя и полетели…
Но это была их, не моё время. Это был не мой ритм. И это не годилось для полёта моей ракеты.
+++
Я всё же нашёл правильное время. Моя история начиналась в двадцать шесть часов семьдесят пять минут. В это абсолютно незатёртое время можно было лететь куда угодно. Над этими цифрами прошлое было не властно. Но я тогда был слишком доверчивым и взрослые меня легко убедили в том, что это ровно то же самое, что 3:15 ночи по тому же самому московскому времени… Рассказ так и остался недописанным…
И только много позже я понял, что разница всё же есть и разница эта огромна… эта разница и есть тот самый вывих, когда одно время не совмещается с другим, когда невозможно плавно и естественно переходить из одного ритма в другой без боли, жертв и всяких искусственных приспособлений…
Но это уже совсем другая история…
