Размещаем собственные творческие изыски лаконичных форм: стихи, рассказы, хайку, эссе и другое подобное. Стараемся вкладывать Ценное, а не просто графоманить в надежде на случайную похвалу.
Впервые став рабом, клянусь, я рабству рад. Все мысли о тебе, но мыслям нет стесненья, Все сердце - для тебя, но сердцу нет мученья, Гляжу в глаза твои - и радостен мой взгляд.
Не раз я счастьем звал часы пустых услад, Не раз обманут был игрой воображенья, Соблазном красоты иль словом обольщенья, Но после жребий свой я проклинал стократ.
Я пережил любовь, казалось, неземную, Пылал и тосковал, лил слезы без конца. А ныне все прошло, не помню, не тоскую, -
Ты счастьем низошла в печальный мир певца. Хвала творцу, что мне послал любовь такую, Хвала возлюбленной, открывшей мне творца!
«Ад и рай – в небесах», - утверждают ханжи. Я в себя заглянув, убедился во лжи: Ад и рай - не круги во дворце мирозданья, Ад и рай – это две половинки души. (Омар Хайям)
Мы боимся в себя глубоко заглянуть, Мы боимся в себе невзначай утонуть. Нас пугает возможность в глубинах сознанья Обнаружить нечаянно Истины суть.
Откровения Истины нам не нужны, Мы приучены с детства к удобной нам лжи. С самых первых услышанных лживеньких сказок До надгробных речей в честь усопшей души.
Нам политики врут, врут врачи и попы, Нам ученые врут, журналисты, менты... Эту ложь мы легко принимаем на веру, Что весьма характерно для глупой толпы.
Нам не хочется мыслить, нам проще судить, Ну, а если прикажут, мы можем убить. И напротив, назначенных сверху кумиров, Будем мы безотчетно и нежно любить.
Мы живем в заблужденьях своих и чужих. Видим мы вместо Истины лишь миражи. Это свойство души называется "адом" - Жить во мраке неведенья, глупости, лжи.
И лишь очень немногие в этой толпе Позволяют трудиться своей голове. Им сомнения ключ открывает прозренье, А толпа остается в своей слепоте.
Этим очень немногим узнать повезло, Что такое добро, и в чем кроется зло. Это свойство души называется "раем" - Знать, что Истина рядом, обману назло.
Ты, Омар Ибрагимыч, неглупый старик, Неплохой математик и к цифрам привык, Но позволь мне узнать, как для ада и рая Ты пропорции равной в расчетах достиг?
По моим же подсчетам, здесь явный подлог. Наблюдать за людьми я старался, как мог. Рай в душе занимает ничтожное место, По сравнению с адом. Такой, вот, итог.
Воробей разделил день на две половины. На той белой стене отпечатались дрожащие тени многих полдней - и полдень дня вчерашнего, и полдень дня послезавтрашнего, наслаиваясь, откладываются на стене. Полдни будущего года и года минувшего впитались в нее неизгладимым изображением. Даже если белая стена рухнет, разрушится до основания, полдни не покинут своего привычного места. они вечно будут дымиться в нынешнем обличье.
То был бесцветный мир, лишенный красок, где любой цвет неожиданно мог проявиться...
Все меняется. Лебедь обращается в ворона.
Не осталось плохого - всюду только хорошее.
Например, нарисованная белка - на лаковом подносе, дикий бык - в африканских джунглях.
Слизняк ползет по стене, Оставляя серебристый след за собою. Воробей клюет зернышки граната. Все можно увидеть сквозь линзу, а можно - сквозь белку.
Поскольку целое есть часть (а ведь любое целое есть часть), в настоящем проявляются дела давностью в несколько сот миллионов лет, а то, что мы лицезреем сейчас, - явления давностью в несколько сот миллионов лет
Поутру воробей танцевал в водовороте звездных туманностей, удаленных от земли на миллионы световых лет. До полудня у него свободное время, и может происходить все, что угодно. Ведь и утра ближайших сотен миллионов лет будут также ничем не заполнены, как и это утро. Космос понемногу движется, и роль воробья сводится к тому, что он понемногу двигает космос...
Слова - вот первое, чего я не приемлю. Хочу, чтобы жили мы все, слова уничтожив. Ведь все равно не найти тех слов, что открыли бы людям сокровенную суть изначального слова. Люди, не ведая Слова, праздно пишут слова, смыслом их наделяя. Есть ли вообще какой-нибудь смысл в пушках? В убийстве людей никакого смысла быть не может. Однако можно ли это назвать фактом? Да, это факт, потому-то в нем и нет смысла. Факт есть происходящее на самом деле. Нечто, подобное синему пламени углей. Факт - это нечто, уже исчезнувшее. Так что же? Какой смысл в исчезающем, преходящем? Что может быть глупее попыток докопаться до корней в поисках исчезнувших фактов? Для чего живет лошадь? Разве не бессмыслено, что лошадь рожает жеребенка? Всё относительно. Может быть, следует назвать это случайностью? Что ж, пожалуй так оно и есть. Случайность! Оттого, что так оно и есть, это можно выразить в слове. Но нет никакой необходимости в предметах и действиях, выраженных словом. Вся их предметность - лишь случайные сгустки. Эти феномены наделять смыслом так же нелепо и глупо, как и сами слова наделять смыслом. Какой смысл в том, что ночь наступила? Какой смысл в том, что человек умирает? Какой смысл в том, что идет снег? Какой смысл в том, что цветы красивы? Какой смысл в том, чтобы эти слова произнести и записать? Тем не менее всё это реальные факты. Есть ли здесь что-нибудь, не относящееся к фактам? Всё только факты! Из того факта, что все это факты, и проистекает бессмысленность. Бессмысленность неоспорима. Бессмысленно то, что курица квохчет. Бессмысленно то, что она высиживает яйца. Бессмысленно летать на самолете. Бессмысленно пытаться влиять на политику. Какой во всем этом смысл для мертвеца? А кто говорит, что есть смысл в живущих? Все факты бессмысленны. И жить также бессмысленно. Бессмысленно, но, вы полагаете, любопытно? То, что любопытно, - факт, а ведь все факты бессмыленны...
Пост — способ сэкономить на еде. Бдение и молитвы — работа для стариков. Паломничество — повод для туризма. Раздача хлеба — занятие для благодетелей. Влюбись: Тогда ты действительно что-то совершишь!
Поэт-символист, скульптор, один из основоположников японского верлибра - "дзиюси". Особо известен трагической историей своей жизни. Его жена Тиэко сходит с ума, и семь лет вплоть до ее кончины поэт "общается" с ней, поверяя самое сокровенное, в своих стихах. "Стихи о Тиэко" (1912-1941) - один из романтичнейших сборников "новой поэзии" начала века, с большой теплотой воспринимаемый японцами и сегодня.
Следует отметить, что верлибр был в диковинку в Японии на заре столетия. Большинство стихов все еще подчинялось традиционным 3-х или 5-строчным ритмам хайку и танка. Поэтому то, что нам может показаться сегодня наивным, вызывало небывалый эффект среди современников поэта 80 лет назад.
Переводчик - Дм. Коваленин
ПРОБУЖДЕНИЕ
Когда наступит зимнее утро река Иордан покроется корочкой льда. Я сяду в спальне, закутавшись в плед белой шерсти - и сердце мое уж не тронут поход Иоанна-крестителя в обетованные земли и дикая страсть Саломеи, мечтавшей отсечь ему голову
Когда наступит зимнее утро с улицы шумной услышу смиренный стук гэта Тело мое во владенье Природой великою вступит и как жизнь после смерти беззвучны шаги мои станут
Острый, как бритва, запах цветущей айвы дерзко проникнет вдруг через закрытые двери - словно воскрес чей-то дух и, подкравшись, стоит предо мною...
Как мне суметь в этот миг притвориться ученым бесстрастным, сухо разъявшим весь мир на сплошные законы? Мол, как прилив и отлив, неизбежны уходы-приходы всех, кто живет под не нами придуманным небом...
Проснись же, Любовь моя...
Когда наступит зимнее утро, с рассветом должны закричать будут птицы - вот только глазам твоим черным не хватит рассвета Не рассмеешься ты голосом нежным, как птица, радуясь солнцу и не протянешь мне руки навстречу, точно ребенок...
С каждой такою мыслью корчусь я в пледе из белой шерсти и заставляя себя, через силу Оду кричу я, Оду любви своей
Когда наступит зимнее утро сердце мое возвратится к жизни и, откричав и напевшись вдосталь, думать придется, как жить мне дальше По янтарному небу рассветом поплывет, рассыпаясь, пыльца золотая во дворе залает ушастый мой пойнтер и привычка все время в чем-то нуждаться вернется ко мне. точно старый приятель...
Я любил ее!...
Когда наступит зимнее утро лед на реке Иордан будет крепким.
Белый снег на землю ложится, ложится, Толстым слоем укрывает лесные тропы. Я иду, увязая в снегу по колено. Снег загадочно отсвечивает под тусклым солнцем - Голубые фосфоресцентные блики. Поперек тропы заячьих следов цепочка. Легкая дымка повисла в сосновой роще. Снег скрипит в тишине, да чуть слышно ветер в вершинах Беспредельность природы стремится выразить в песне. Пик Хаяти, пронзив облака, стал белым далеким кристаллом. Что же делать, коль чувства свои я облечь в стихи не умею? Соберу-ка немного сухой хвои криптомерии. Вечерком на огне приготовлю ужин. Отступают печали, невзгоды, заботы - покой на сердце. И в душе у меня как будто светится что-то, Излучая фосфоресцентные блики - Так красиво, таинственно, неуловимо...
Другие современные культуры не разделяют не только понимания жизненной цели, ориентированного на достижение, но и самой концепции "жизненной цели". Один из тех, кто наиболее ясно выражает альтернативную точку зрения, учитель дзэн Д.Т. Судзуки. В блестящем эссе Судзуки иллюстрирует два противоположных отношения к жизни, сравнивая два стихотворения. Первое – хайку Басе, японского поэта XVII века:
Когда я внимательно смотрю, Я вижу цветущую назуму У ограды!
Второе – строфа Теннисона:
Цветок в потрескавшейся стене, Я вырываю тебя из трещин И держу, вместе с корнями, в руке. Маленький Цветок, но если бы я мог понять, Что ты такое, весь, со всеми корнями, Тогда я знал бы, что такое Бог и человек.
Басе в хайку просто внимательно смотрит на назуму (незаметное, скромное, почти ничтожное растение), цветущее у ограды. Хайку выражает (хотя, как говорит Судзуки, ее утонченность при переводе утрачена) нежное, смиренное, близкое и гармоничное отношение к природе. Басе безмятежен; его чувства сильны, но он мягко позволяет последним двум слогам (называемым по-японски "кана", которым в английском переводе найдено адекватное соответствие в виде восклицательного знака) выразить то, что он чувствует.
Теннисон красноречив и активен. Он срывает цветок, вырывает его из природы "вместе с корнями" (а это означает, что растение может погибнуть) и внимательно изучает его (как будто для того, чтобы анатомировать). Теннисон пытается проанализировать и понять цветок, он отстраняется от него в манере научной объективности. Он использует цветок, чтобы узнать что-то еще. Он превращает свою встречу с цветком в знание и, в конечном счете, во власть.
Судзуки полагает, что этот контраст иллюстрирует западное и восточное отношение к природе и косвенно – к жизни. Западный человек аналитичен и объективен и пытается понять природу, анализируя, а затем подчиняя и эксплуатируя ее. Восточный человек субъективен, он объединяет, суммирует и пытается не анализировать и использовать природу, но ощутить ее и войти с ней в гармонию. Таким образом, это контраст между модусом поиска-действия и модусом гармонизации-единства, часто выражаемый через противопоставление "действия" и "бытия".
