Размещаем собственные творческие изыски лаконичных форм: стихи, рассказы, хайку, эссе и другое подобное. Стараемся вкладывать Ценное, а не просто графоманить в надежде на случайную похвалу.
Молчи, скрывайся и таи И чувства и мечты свои - Пускай в душевной глубине Встают и заходят оне Безмолвно, как звезды в ночи, - Любуйся ими - и молчи.
Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Поймет ли он, чем ты живешь? Мысль изреченная есть ложь. Взрывая, возмутишь ключи, - Питайся ими - и молчи.
Лишь жить в себе самом умей - Есть целый мир в душе твоей Таинственно-волшебных дум; Их оглушит наружный шум, Дневные разгонят лучи, - Внимай их пенью - и молчи!..
1833 год
*** Я очи знал, - о, эти очи! Как я любил их, - знает Бог! От их волшебной, страстной ночи Я душу оторвать не мог.
В непостижимом этом взоре, Жизнь обнажающем до дна, Такое слышалося горе, Такая страсти глубина!
Дышал он грустный, углубленный В тени ресниц ее густой, Как наслажденье, утомленный И, как страданье, роковой,
И в эти чудные мгновенья Ни разу мне не довелось С ним повстречаться без волненья И любоваться им без слез
1851 год
***
Брат, столько лет сопутствовавший мне, И ты ушел, куда мы все идем, И я теперь на голой вышине Стою один, - и пусто все кругом.
И долго ли стоять тут одному? День, год-другой - и пусто будет там, Где я теперь, смотря в ночную тьму И - что со мной, не сознавая сам...
Бесследно все - и так легко не быть! При мне иль без меня - что нужды в том? Все будет то ж - и вьюга так же выть И тот же мрак, и та же степь кругом.
Дни сочтены, утрат не перечесть, Живая жизнь давно уж позади, Передового нет, и я, как есть, На роковой стою очереди.
1870 год
***
Эти бедные селенья, Эта скудная природа - Край родной долготерпенья, Край ты русского народа!
Не поймет и не заметит Гордый взор иноплеменный Что сквозит и тайно светит В наготе твоей смиренной.
Удрученный ношей крестной, Всю тебя, земля родная, В рабском виде Царь Небесный Исходил, благословляя.
1855 год
ПОСЛЕДНЯЯ ЛЮБОВЬ
О, как на склоне наших лет Нежней мы любим и суеверней... Сияй, сияй, прощальный свет Любви последней, зари вечерней!
Полнеба обхватила тень, Лишь там, на западе, бродит сиянье, - Помедли, помедли, вечерний день, Продлись, продлись, очарованье.
Пускай скудеет в жилах кровь, Но в сердце не скудеет нежность... О ты, последняя любовь! Ты и блаженство и безнадежность.
Я думала, отсюда видно вечность… Скажите, доктор, как надолго страх, когда стоишь вот так у поперечины, сминая каждый божий день в руках?
Не надо, доктор, я и так всё знаю: вот это – в вену… эти – натощак… я только постоянно забываю, мне делать шаг или не делать шаг?
Ведь вам уже известно, чем я кончу, мне даже не прописан полный курс. Моя реальность с каждым разом тоньше, и с каждым разом всё пресней на вкус.
Но всё равно - спасибо за оказию сойти с дистанции, а не с ума. Я буду умолять об эвтаназии. Я задолбалась уходить сама.
***
Зачем мы пишем так, как будто остаётся всего-то и делов, что мучиться и ждать? Ещё одна луна легла на дно колодца. И голос не дрожит, но слова не сказать.
Нас срежут, как грибы, почти под самый корень, неважно, где найдут (в песке, в листве, во ржи), но там, где мы лежим вдвоём, как будто порознь, один уже ушёл, но будто бы лежит.
И будто бы ещё не дёрнулся, не стратил, и весь ещё тебе, а сам уже ничей… И улетает вплавь – из спальни, из кровати, из всех твоих стихов, лукошек и сетей.
Не надо больше слов.И ничего не надо. Качаться в простынях с беспомощным лицом... И боль на дне меня лежит ручной гранатой. Выдёргивай кольцо, выдёргивай кольцо…
***
А бог нас покупает пачками, как валидол, (ему нас без рецепта отпускают), по одному выдавливает на ладонь и под язык кладёт, и ждёт. Не помогает…
Ты меня переписываешь опять, По пять раз на дню, исчеркал всего. Ты хотел, чтоб я вышел тебе под стать, По по-до-би-ю… но теперь чего? Каждый раз мне навешиваешь долги, То любовь, то ненависть, то петлю. А когда не могу, говоришь «моги!» А когда не хочу, говоришь «убью!» Люди думают, что это я такой – Как дурак кидаюсь то в пух, то в прах. Я б давно перестал говорить с тобой, Но ты ставишь галочки на полях – Сочиняешь мне то врага, то дочь, То больничную койку, а то плацкарт. Всё пытаешься как-нибудь мне помочь, И, похоже, что даже вошёл в азарт…
Посмотри, ну какой из меня герой? Я тебе всю статистику завалю! Но ты так мне веришь, что чёрт с тобой, Переписывай – потерплю.
*** За то, кем я была, и кем ещё побуду, пока, как клейкий лист, не развернётся жизнь, простите все, кто, может быть, отсюда посмотрит в черноту мою, и даль, и синь… В нарядную меня – тростиночку, трёхлетку – в хрустящее бумажное бессмертие моё, где я под Новый год стою на табуретке, и хохочу над тем, как бабушка поёт...
Когда я отступлю – на шаг, на два – от края, и встанут предо мной мой дед, отец и брат, которых больше нет (а я стою живая), то, думается мне, сильнее во сто крат я полюблю вас всех – и тех, кого не знаю, и тех, кого забыла, забуду навсегда, и тех, кого сейчас бесследно забываю, (ты спросишь «и меня?», и я отвечу «да»)…
Осыплемся мы все, как маковое семя, из всех своих пустых бесчисленных сердец. Но алые цветы пока цветут всё время, пока ещё цветут и зреют, наконец, и истекают вглубь – то молоком, то мёдом, и оплетают вдаль – то светом, то огнём, и если не мешать, то прорастают сходу сквозь ель, сквозь табурет, сквозь девочку на нём.
Я с вами заодно (не хуже и не лучше), но мир стоит в дверях, как вечный Новый год, и выведет нас всех, по одному, за ручку, туда, где смерти нет, где бабушка поёт, где все уже равны и ростом, и любовью, где не о чем роптать... лишь грустно от того, что каждому из нас положат к изголовью прощенья и конфет, и больше ничего.
***
Этому впрямь могло быть тысячи разных причин - она звонила ему так же часто, как прежде. После него она знала добрый десяток мужчин. - Не любовь, так хотя бы ревность, - думал он с надеждой.
Думал с надеждой, поскольку это был верный знак: женщина - либо собственница, либо ушёл и забыто. Эта была такая, отслеживала каждый шаг, брала на карандаш, и даже довольно открыто
учила жить, примеряла к себе на предмет жилетки, ничего такого, но просто иногда поболтать... Их встречи были почти случайны и очень редки, и сколько всё это длилось, он бы не мог сказать.
Он бы не мог, у него под лопаткою так же ныло от её голоса, словно нет музыки слаще. Он по ночам изводил коньяк, бумагу, чернила, он считал себя самым никчемным, самым пропащим.
А потом она уехала далеко, на другой континент, то ли вышла замуж, то ли что-то такое. Он сперва горевал, конечно, но в какой-то момент стал совершенно счастлив и абсолютно спокоен.
Он влюбился, женился, стал отцом и всякое прочее, он готов был поклясться, что забудет, что хватит силы... Но до сих пор иногда просыпается посреди ночи и думает: "Господи, только бы не позвонила!.."
***
Когда я вырасту - большая, красивая - с руками взрослыми, глазами умными... то буду, конечно же, очень счастливою (поскольку дальше - куда тянуть уже?)
Когда я вырасту в морщинки-лучики, в седую прядку, в резную тросточку, ко всем замочкам подберу ключики... куплю себе платье в мелкие розочки,
какую-то шляпку, перчатки, брошечку... Когда я вырасту в бабушку, в тётеньку, в чинную дамочку - туфельки-лодочки - смеяться буду звонко и тоненько...
Внучат буду утром водить в ясельки - за тёплые ручки, за малюсенькие... найду себе кучу всяких занятий, а может даже в кого влюблюсь еще!..
И пусть никто меня не отмолит у этой памяти - я невольница... но, может быть, боженька мне позволит забыть, забыть тебя... и успокоиться.
***
Я не знаю, не знаю… наверное, я сто раз дура, Наверное, так и надо – отсель досель… Память, как опухшие гланды, как температура, Берёт за горло и вдавливает в постель,
По волосам гладит, взъерошивает лихо чёлку, Присаживается рядышком на диван. И я ведь знаю, что сейчас будет больно, а толку? Каждый раз попадаю в тот же капкан.
Перебираю в пальцах годы, как ржавые цепи, А внутри стучится – бежать! бежать! Память, как крематорий, где всё лишь зола и пепел. Но ты смотришь оттуда – и я не могу дышать.
* * *
Едет Василиса Прекрасная на бал в своей коробчонке, и вспоминает бабушку, и песцовый её воротник. Как везла её бабушка в саночках по карамельному снегу, как были они обе бессмертны, как воздух вокруг звенел.
И думает Василиса-младшая, куда же всё это делось: и бабушка вместе с санками, и снег, и пушной воротник? А в правом рукаве спят лебеди, а в левом - застыло озеро. И косы теперь тяжёлые, хоть поступь ещё легка.
- Если б тогда я знала, - думает Василиса Прекрасная, - что из этого детского счастья, из всех этих искр в груди, получится такая усталость, такая бездарная глупость, одна лягушачья шкурка, да Иван-дурак впереди…
* * *
Играть в слова словами ради слов... Изъять из новых правил очевидность. Но ночь прошла - и стало хорошо, В одно касанье затянулся шов, И шва не видно.
В моих песках зыбучих долог день, Я пробираюсь к медленным ущельям, К поющим чашам, в бархатную тень - Не за прощаньем вдоль миражных стен, Но за прощеньем.
Здесь, отделяя сумерки от снов, К чему менять вопросы на ответы? Так, всё запомнив, ко всему готов, Цветок закроет створки лепестков И ждёт рассвета.
* * *
Не опереньем ценится стрела, Но до поры несбывшейся мишенью. Глагольной формой - "буду, есть, была" - Стою по эту сторону стекла В твои владенья.
Луна просверлит сумрак до кости, И каждый камень побелеет вскоре. Я говорю себе: "Лети, лети!" Который август город взаперти Вдали от моря.
Господне лето... Над большой водой Не каждый ветер выровняет птицу. Но всякий волос станет тетивой, Где я в тебя ныряю, как в прибой, И не боюсь разбиться.
***
Ещё держу, ещё держу, но отпускаю, отпускаю... Точильным камнем по ножу – по мне идёт волна другая,
и по тебе, и по тебе, и никого не огибает, ни тот немыслимый Тибет, ни этот мыслимый Дубаи,
ни те иные миражи, ни эти знаки на конверте... Гляди, гляди, какая жизнь по обе стороны от смерти.
*** Как-то всё уладится, заживёт. Я уже давно тебе не пишу. Вот ещё один пролетает год, Словно нераскрывшийся парашют.
Как-то всё уладится, не впервой. Мы проснёмся прежними в январе, Снег лежит непуганый, молодой, Лепят бабу снежную во дворе.
Отчего же муторно, отчего Засосёт под ложечкой поутру? Человек – забавное существо: "Все умрут, а я один не умру".
Распахнутся белые покрова, Город снегом намертво занесён. Мы опять неправы, а жизнь права, Потому она побеждает всё.
Потому не думаю наперёд, Никуда по-прежнему не спешу. Парашют откроется, снег сойдёт, Я тебе когда-нибудь напишу.
*** Ты мне сказала: «Нет». Ну что же, Не провожай. Я не из тех, Кто чей-то взгляд и чей-то смех Из жизни вычеркнуть не сможет.
А ты глядела из ветвей Лиловым пламенем сирени, Ты белым пухом тополей Ко мне садилась на колени. Была ты утром первым светом, Теплом в ночные холода, Прохладой летом... Но об этом Ты не узнаешь никогда.
*** Это будет вот так: будут звезды бесчисленно падать. Разбежится гроза, а закат еще жив в полумгле... Будешь ты повторять мне: «Не надо, не надо, не надо...» Я возьму тебя за руку и поведу по земле. И рука твоя станет доверчивой, доброй, послушной. А земля будет разной — радушной, чужой, равнодушной... Это что за река? Это Нил, Енисей или Волга? Я прижму тебя больно к перилам моста. Я люблю тебя, слышишь? Всю жизнь. Беспощадно. Безмолвно. Звезды тихо уходят домой. Холодеет. Рассвет. И в руках пустота.
***
Ты улыбнёшься. Ты спросишь: «Любишь? » А я скажу: «Дорогая, ветер, который В губы из губ летал, тебе ответит . Тебе ответят ромашки, которые я собирал, Рука, что руку тайком сжимала, Глаза, которыми взгляд ловлю. А если тебе и этого мало, Я никогда не скажу «люблю».
Прошу прощения, что пропала, что-то у меня затмение какое-то случилось, очень "заземлилась". Стихи взяли и ушли. Вот это не помню, вешала или нет! Позитивное .
Говорила солнцу о весне про свою мечту и про тревогу... Я вчера увидела во сне белую блестящую дорогу.
Говорила небу, что весна, тихие надежды поверяя... Вслед за солнцем белая луна проплывала, белизной сияя.
В белый вечер двери отворяя золоченым солнечным ключом, говорила с милым ни о чем.
* * * Любовь без страсти — Это дружба. Страсть без любви — Почти вражда. Ей все, Чем жил доныне, Чуждо. Ей мысль, Ей боль твоя Чужда! Страсть, Даже долгая, Мгновенна, Как взрыв, Что рушит корабли. ...Мы славим, Преклонив колена, Единство страсти И любви!.. Союз любви... С какою силой, Надеждой, Верностью живой Мы говорим любимым: «Милый», «Люблю», «Твоя», «Навеки твой»... И убеждать себя Не нужно, Что нам такая речь Чужда. . . . . . . . . Любовь без страсти — Это дружба. Страсть без любви — Почти вражда.
1971
Из книги: Л.Татьяничева. Стихи о любви. Свердловск, 1981
У меня почему-то грустное :-(, хотя настроение было чудесное - выходные, весна, солнце весь день! Под сказочную музыку Алексея Рыбникова вышло (по тв Мюнхгаузен шел).
Не быть мне ни безбожной, ни святой и не найти дороги в мир открытый - за черною мерцающей плитой закрыт мой день над грустью неотпитой.
И мне нести неведомо куда к далеким городам в огне горячем все навсегда, нигде и никогда - на полусвет слепой - к мирам незрячим.
. 
