В жизни, которую мы обычно ведем, очень мало возможности уединения.
 Даже когда мы остаемся одни, в нашу жизнь вторгается так  много  влияний,
 так много знаний, так много воспоминаний о столь многих переживаниях, так
 много тревог, страданий и конфликтов, что наш ум становится все  более  и
 более тупым, все более и более невосприимчивым, действуя однообразно, ру-
 тинно. Бываем ли мы когда-нибудь наедине с самим собой? Или  мы  несем  в
 себе все бремя вчерашнего дня?

       Существует- довольно милая история о двух монахах, шедших  из одной
 деревни в другую и повстречавших молодую девушку, которая сидела у реки и
 плакала. Один из монахов подошел к ней и спросил: <Сестра, о чем  ты пла-
 чешь?> Она ответила: <Видите дом на том берегу реки? Рано утром  я  легко
 перешла реку вброд, теперь вода поднялась, и я не могу вернуться.  У меня
 нет лодки>. <0, - сказал монах, - тут вовсе нет проблемы>. Он поднял ее и
 перенес через реку на тот берег. Монахи  пошли  дальше.  Через  некоторое
 время, несколько часов, второй монах сказал: <Брат, мы дали  обет никогда
 не прикасаться к женщинам. Ты совершил ужасный грех. Разве ты  не испытал
 огромного наслаждения от прикосновения к женщине?> Первый  монах ответил:
 <Я расстался с нею два часа назад, а ты все еще несешь ее?>

       Именно так поступаем мы. Мы все время тащим наш  груз,  никогда  не
 умираем для него, никогда не расстаемся с ним. Только  когда  мы  уделяем
 проблеме полное внимание и решаем ее немедленно, никогда не перенося ее в
 следующий день, следующую минуту, имеет место уединение. Тогда, даже если
 мы живем в перенаселенном доме или находимся в автобусе, мы  пребываем  в
 уединении, и это бытие с самим собой указывает на то, что ум наш  свеж  и
 ясен.

       Иметь внутреннее уединение и внутренний простор  очень  важно,  ибо
 это означает свободу быть, идти, действовать, лететь. В  конечном  счете,
 дорога может цвести, если есть простор,  так  же  как  добродетель  может
 цвести только когда существует свобода. Мы можем иметь  политическую сво-
 боду, но внутренне мы не свободны, и поэтому у нас нет внутреннем просто-
 ра. Ни добродетель, ни другие ценные качества не  могут  проявляться  или
 расти без этого обширного пространства внутри нас самих. И простор, и ти-
 шина необходимы, потому что только когда ум наедине с собой, когда  он не
 находится под влиянием, когда его не воспитывают,  когда  он  не  охвачен
 бесчисленными переживаниями, - только тогда он может прийти к чему-то со-
 вершенно новому.

       Человек может непосредственно убедиться, что ум  способен  ясно ви-
 деть лишь в безмолвии. Вся цель медитации на Востоке заключалась  в  том,
 чтобы привести ум в такое состояние, то есть  подчинить  мысль  контролю.
 Это равносильно непрестанному повторению молитвы для успокоения ума в на-
 дежде, что это состояние поможет человеку понять его  проблемы.  Но  пока
 человек не заложил фундамент, то есть пока он не свободен от  страха, пе-
 чалей, тревог и всех тех сетей, которые он расставил для самом себя, я не
 вижу возможности для ума быть совершенно спокойным.  Рассказать  об  этом
 чрезвычайно трудно. Общение между нами предполагает, не так  ли,  что  вы
 должны понимать не только слова, которые я употребляю, но что  мы вместе,
 вы и я, в одно и то же время, ни на момент позже или раньше,  должны быть
 способны встречаться друг с другом на одном и том же уровне. А  такое об-
 щение невозможно, когда вы истолковываете то,  что  вы  читаете,  в соот-
 ветствии со своими собственными знаниями, мнениями, или когда вы прилага-
 ете огромное усилие, чтобы понять.

       Мне кажется, что величайшим камнем преткновения  в  жизни  является
 постоянная борьба за то, чтобы достичь, добиться, приобрести.  С  детства
 нам внушают стремление приобретать и добиваться. Сами клетки мозга созда-
 ют и требуют этого шаблона достижений,  чтобы  иметь  физическую безопас-
 ность. Безопасность психологическая - вне сферы  достижений.  Мы  требуем
 надежности во всех наших отношениях, во всех аспектах нашей деятельности.
 Но, как мы видели, фактически такого понятия, как надежность,  не сущест-
 вует. Выяснить для себя, что не существует никакой формы надежности, ни в
 каких отношениях, понять, что психологически не существует  ничего посто-
 янного, означает проявить совершенно иной  подход  к  жизни.  Разумеется,
 важно иметь внешнюю надежность: кров, одежду, пищу, но эта внешняя надеж-
 ность уничтожается требованием психологической надежности.

       Простор и безмолвие необходимы, чтобы ум мог подняться  над ограни-
 ченностью сознания, но как  может  ум,  непрерывно  действующий  в  сфере
 собственных  интересов,  быть  безмолвным?  Можно  его  дисциплинировать,
 контролировать, приводить в порядок, но все эти мучительные  процедуры не
 сделают ум спокойным.  Он  просто  станет  тупым.  Очевидно,  что  просто
 гнаться за идеалом безмолвного ума - бесполезно, ибо чем больше усилий вы
 прилагаете, тем более узким и вялым ум становится. Контроль в  любой фор-
 ме, как и подавление, создают только конфликт. Таким образом,  контроль и
 внешняя дисциплина не дают результата, но в то же время жизнь без дисцип-
 лины не имеет никакой ценности.

       Жизнь большинства из нас внешне  дисциплинирована  требованиями об-
 щества, семьи, нашими собственными страданиями, нашим собственным опытом,
 приспособлением к определенным идеологическим или  принятым  шаблонам,  а
 эта форма дисциплины - самая  губительная.  Дисциплина  должна  быть  без
 контроля, без подавления, без какого-либо страха. Как может  придти такая
 дисциплина? Не бывает так, что сначала идет дисциплина, а  потом свобода;
 свобода есть самое начало, а не конец. Понимание  этой  свободы,  которая
 является свободой от приспособления к дисциплине, есть дисциплина сама по
 себе. Самый акт учения есть дисциплина (в конечном счете, основное значе-
 ние слова <дисциплина> - учиться). Самый акт учения  становится ясностью.
 Чтобы понять целостную структуру и природу контроля, подавления и потака-
 ния, требуется внимание. Вы не должны навязывать себе дисциплину  для то-
 го, чтобы изучать это, но самый акт учения имеет в себе  свою собственную
 дисциплину, в которой нет подавления.

       Для того, чтобы отбросить авторитет (мы говорим  о  психологическом
 авторитете, но не об авторитете закона), авторитет всех религиозных орга-
 низаций, традиций и опыта, человек должен понять, почему он обычно подчи-
 няется, и должен действительно исследовать - это. А для того,  чтобы изу-
 чить это, должна быть свобода от осуждения, оправдания, мнения  или прия-
 тия. Принимать авторитет и в то же время исследовать  его  -  невозможно.
 Чтобы изучить всю  психологическую  структуру  авторитета,  в  нас  самих
 должна быть свобода. Когда мы изучаем, мы отбрасываем полностью  всю  эту
 структуру. А когда мы отбрасываем, само это отбрасывание  есть просветле-
 ние ума, что, в свою очередь, является свободой от  авторитета.  Отрицать
 все, что принято считать ценным, например, внешнюю дисциплину, руководст-
 во, идеалы, - значит изучать их. Тогда самый акт изучения есть  не только
 дисциплина, но также и отрицание ее. И само  это  отрицание  представляет
 собой позитивное действие. Таким образом, мы отрицаем все то,  что счита-
 лось важным, для того, чтобы достичь спокойствия ума. Итак, мы видим, что
 контроль - это не то средство, которое может привести к безмолвию.  Ум не
 затихает также, если он занят каким-то объектом, который целиком его пог-
 лощает, так что он теряется в этом объекте.  Нечто  подобное  происходит,
 когда ребенку дают интересную игрушку: он становится очень  спокойным, но
 отберите игрушку - и он снова начинает шалить. У всех у  нас  имеются иг-
 рушки, которые нас поглощают, и мы думаем, что мы очень спокойны, но если
 человек посвятил себя определенному роду  деятельности:  научной, литера-
 турной или какой-либо еще, эта игрушка просто поглощает его, а в действи-
 тельности он вовсе не спокоен.

       Единственная тишина, которая нам известна, это тишина,  когда прек-
 ращается шум, тишина, когда прекращается мысль. Но это не безмолвие. Без-
 молвие по сути своей нечто совершенно иное, равное красоте, равное любви.
 Такое безмолвие не есть продукт затихшего ума, это не продукт клеток моз-
 га, которые поняли всю структуру и говорят: ради Бога, утихомирься. Тогда
 сами клетки мозга создают тишину, но это не безмолвие. Не  возникает без-
 молвие и как результат внимания, в котором наблюдающий  есть наблюдаемое.
 Здесь нет трения, диссонанса, но нет и безмолвия. Вы ждете, что  я  опишу
 вам это безмолвие, чтобы вы могли его сравнить, истолковать, унести с со-
 бой и похоронить. Оно не может быть описано. То, что может  быть описано,
 есть известное, а свободу от известного бытие может обрести только тогда,
 когда каждый день умираешь для известного: для обид, для лести,  для всех
 созданных тобою представлений, для всех твоих переживаний,  умираешь каж-
 дый день так, что сами клетки мозга становятся свежими,  молодыми, чисты-
 ми. Но эта чистота, эта свежесть, эти качества нежности и доброты сами по
 себе не порождают любви. Любовь не является свойством красоты или тишины.

       То безмолвие, которое не есть тишина после прекращения шума,  - это
 лишь самое начало. Оно так же мало позволит ощутить  неизмеримое, состоя-
 ние вне времени, как маленькое отверстие позволило бы воспринять  всю ог-
 ромную широту необъятного океана. Но вы не можете понять  это  на  уровне
 слов, пока вы не поняли всей структуры сознания,  значения  удовольствия,
 печали и отчаяния, а также пока сами клетки мозга не пришли  в  состояние
 покоя. Когда это произойдет, вы, быть может, прийдете к той  тайне, кото-
 рую никто не может открыть вам и ничто не может разрушить. Живой ум - это
 ум спокойный, это ум, который не имеет центра и  который,  следовательно,
 пребывает вне пространства и времени. Такой ум беспределен, а  это истина
 и факт чрезвычайной важности.