‘айт ‹отоса И на главную страницу
книги · статьи · архив форумов · дискорд

12 Крит

Была середина февраля, и вода в Эгейском море была холодная, но я чувствовала себя прекрасно, купаясь голой в глубоком чистом бассейне, образованном скалами, с волнами, которые море мягко разбивало о них.
Сияло солнце, и я смотрела на дом, построенный на утесе, и на извивающуюся лестницу с каменными ступенями, ведущую к нему. Ошо жил в верхних комнатах дома, и круговое окно его гостиной выходило на море и утес. Его спальня была спрятана в глубине дома, она была темной и похожей на пещеру. Здесь он мог вздремнуть после обеда. Ванная комната была между этими двумя, и Ма Амрито много поработала, чтобы модернизировать ее. Ма Амрито сняла дом на месяц у своего друга, режиссера Никоса Коундураса. Комната, в которой я должна была жить и стирать для Ошо, была на середине подъема к утесу, с белой аркой балкона.
Над моей комнатой были наши друзья из Голливуда, Кавиша и Дэвид, которые были любовниками с незапамятных времен, Джон и его подруга Кендра, очень красивая блондинка, которая была санньясинкой с тех пор, как она была ребенком, и Авербава.
Авербава была миллионерша из Теннесси. Когда она беспокоилась, что мужчины любят ее только из-за ее денег, Ошо сказал ей, что ее деньги это часть ее. Он сказал ей, что она не только прекрасная женщина, но прекрасная богатая женщина. Он сказал: "Не думаешь ли ты, что я беспокоюсь, что ты любишь меня только из-за моего просветления?"
Они только что вернулись с острова в Тихом океане, который был предложен как возможный дом для Ошо. Этот остров принадлежал Марлону Брандо, но он не подошел, потому что ураган там только что все разрушил.
Наша группа росла, появилась прекрасная чилийская семья санньясинов, отец, мать, дочь и сын, они прибыли из Раджнишпурама, чисто случайно, не зная, что Ошо приезжает, и помогли нам в приготовлении дома.
Кроме домашней части работы многие санньясины прилетали, чтобы работать с журналистами, собравшимися со всего мира. Почти каждая страна в мире послала корреспондентов из журналов и газет. Телевидение прибыло из Германии, Голландии, Штатов, Италии и Австралии.
Ошо начал давать дискурсы на следующий день после того, как он приехал, и через несколько дней там было пятьсот санньясинов из Штатов и Европы. Он сидел под рожковым деревом в саду, а музыканты сидели вместе в каменном патио и играли, когда Ошо входил и когда он уходил. Все кричали от удивления и удовольствия, когда он танцевал вместе с Вивек, которая танцевала вокруг него; они двигались вместе, потом раздельно, и смеялись все время пока они танцевали вместе по ступенькам вверх и потом через большие дубовые двери в дом.
В те дни, когда весенняя погода была штормовой, мы сидели в доме, в большой комнате на первом этаже, но мы полностью заполняли эту комнату, она переполнялась, и люди сидели на ступеньках и на подоконнике.
Ошо отвечал на вопросы учеников и мировой прессы на дискурсах, которые проводились дважды в день.
Это было так, как будто вернулись времена, когда люди искали мудрого человека и консультировались с ним о том, как им быть. Журналисты задавали Ошо вопросы относительно их политических лидеров, о Папе, контроле над деторождением, смертной казни, проблемах брака, женском освобождении, деньгах, здоровье- духовном и телесном, разоружении и медитации. Да, было несколько вопросов о медитации, но, конечно, обычный желтый журнализм был тоже здесь все с теми же старыми вопросами: "Вы известны как секс-гуру?.."
Ошо: "Название 'секс-гуру' не только фальшиво, оно абсурдно. Если сформулировать это правильно, я единственный человек во всем мире, который против секса. Но это требует огромного понимания. Вы не можете надеяться на такое понимание у журналистов. Существует по крайней мере четыре сотни книг, подписанных моим именем, и только одна книга о сексе. Говорят только об этой книге; о трехстах девяносто девяти никто не беспокоится, а они самые лучшие. Книга о сексе просто приготавливает вас, чтобы вы могли понять другие книги и идти выше, отбросив мелкие проблемы, достигая высот человеческого сознания, но никто не говорит о них".
И вопрос, который задавало большинство журналистов: "Вы скучаете по роллс- ройсам?"
Ошо: "Я никогда не скучал ни по чему. Но создается впечатление, что весь мир скучает по моим роллс-ройсам. Это очень безумный мир. Когда роллс-ройсы были, они завидовали, теперь, когда их нет, они скучают. Я просто оставил это позади! Они могут появиться снова, и люди снова начнут чувствовать ревность... Как раз позавчера здесь были прекрасные фотографы. Все мои люди не хотели, чтобы я фотографировался рядом с хондой, но я настаивал, чтобы эта фотография была сделана. Хонда не принадлежит мне, также как не принадлежали и эти роллс-ройсы. Но пускай люди по крайней мере наслаждаются; они будут чувствовать себя хорошо. Очень странно, что ум людей озабочен такими вещами, которые не имеют к ним никакого отношения".
По поводу денег: Ошо: "...К сожалению, я должен сказать, что я не понимаю ничего в финансах. У меня нет банковского счета. Я даже не касался денег в течение тридцати лет. Я был в Америке пять лет, и я не видел долларовой банкноты. Я живу полностью доверяя существованию. Если оно хочет, чтобы я был здесь, оно об этом позаботится. Если оно не хочет, чтобы я был здесь, оно об этом не позаботится. Мое доверие к существованию тотально. Люди, которые не доверяют существованию, верят в деньги, верят в бога и верят во всевозможные идиотские вещи". Вопрос: "Имя Бхагван написано в вашем паспорте?"
Ошо: "Я никогда не видел своего паспорта. Мои люди заботятся о нем. Когда я был в тюрьме в Америке, у меня не было телефонов моих адвокатов, коммуны или моих секретарей, потому что за всю свою жизнь я ни разу не звонил по телефону. Военный прокурор был очень удивлен и спросил: 'Кого мы должны проинформировать о том, что вы арестованы?' Я ответил: 'Кого хотите. Что касается меня, то я никого не знаю. Вы можете проинформировать свою жену, может быть, ей понравится услышать про то, что делает ее муж - арестовывает невинных людей без всякого ордера на арест'. У меня такой особый стиль жизни, что иногда это кажется невероятным. Я и сейчас не знаю где мой паспорт. Наверное, он у кого-то, где- то".
Ошо спросили: "Как вы хотели бы представить себя грекам?"
Ошо: "Мой бог, неужели вы не узнали меня? Я тот же самый человек, которого вы отравили двадцать пять столетий назад. Вы забыли меня, но я вас не забыл. И я здесь всего два дня, я думал, что за двадцать пять столетий Греция эволюционировала к лучшим качествам, к большей человечности, к большей правде, но я чувствую печаль, потому что за эти два дня появились статьи в греческих газетах, в которых написана абсолютная ложь обо мне, в которых сделаны утверждения, которые не имеют никакого основания в реальности, которые абсурдны".
Ошо только что покинул Непал, землю, где родился Гаутама Будда, и теперь он был на первой ступеньке мирового турне, в Греции - стране Зорбы.
Ошо: "Зорба - это фундамент храма. Будда - это сам храм. Новому человеку я дал имя Зорба-Будда. Я не хочу шизофрении, не хочу разделения между материей и сознанием, между обыденным и священным, между этим миром и тем миром. Я не хочу никакого разделения, потому что каждое разделение это разделение в вас, и личность, человечество, разделенное внутри себя, будет сумасшедшим и безумным. И мы живем в сумасшедшем и безумном мире. Он может быть нормальным только если разделение будет преодолено. Зорба должен стать Буддой, а Будда должен понять и уважать свой фундамент. Корни могут быть безобразны, но без этих корней не будет никаких цветов".
По поводу вегетарианства Ошо сказал: "Люди, которые были вегетарианцами в течение столетий, были абсолютно ненасильственными. Они не породили никаких войн; они не создали никаких крестовых походов, никаких джихадов. Люди, которые едят мясо, обязательно будут иметь меньшую чувствительность, они более тяжелы. Даже во имя любви они будут убивать; даже во имя мира они пойдут на войну. Во имя свободы, во имя демократии они будут убивать... Мне кажется, что убивать животных для пищи не очень сильно отличается от убийства человеческих существ. Они отличаются только своими телами, своей формой, но вы разрушаете ту же самую жизнь".
Ошо задали много вопросов относительно воспитания детей и проблем подростков. Это было странно, потому что в то время как мировая пресса спрашивала совета Ошо по поводу молодежи, это было как раз то "преступление", за которое Ошо был арестован на Крите - "развращение молодежи". Это было обвинение, которое было выдвинуто против Сократа двадцать пять столетий назад (См.книгу Джулиет Формен "Один человек против всего отвратительного прошлого человечества").
Ошо ответил на вопросы о СПИДе: "Не думаете ли вы, как некоторые люди, что СПИД - это божье проклятие за распущенность?"
Ошо: "Это, конечно, проклятие Бога, но не за распущенность. Это проклятие Бога за учение церкви о целибате, который против природы; за то, что монахов и монахинь разделяют, что против природы; это обязательно порождает гомосексуализм. Гомосексуализм это религиозная болезнь, и церковь ответственна за него. Сам Бог ответственен за него, потому что в христианской Троице есть Бог-отец; сын - Иисус Христос, а что это за субъект Святой Дух? Там нет женщины; это группа гомосексуалистов, и я подозреваю, что этот святой дух друг Бога". Он сказал, что "общество и священники дают нам две лжи, и это Бог и смерть.Бога нет. Смерти нет. Так называемые религиозные лидеры, кардиналы, епископы и архиепископы, они представляют единственного рожденного сына гипотезы. Они самые непонимающие люди в мире. Они живут в галлюцинации". ("Сократ Отравлен Снова Через Двадцать Пять Столетий")
Архиепископ Крита ответил так, что это доказало, что все, что Ошо говорил о лицемерии священников, было правильным: "Или он прекратит говорить, или мы используем насилие", - угрожал епископ Димитриус. "Потечет кровь, если Бхагван не оставит этот остров добровольно". Архиепископа цитировали в местной прессе, он говорил, что он взорвет виллу и подожжет ее вместе с Бхагваном и его последователями.
Ма Амрито и Мукта, с ее серебряными волосами и глубокими карими глазами, посетили архиепископа, чтобы разобраться, может быть, есть какое-то непонимание. Когда они приблизились к церкви, один из местных людей крикнул Амрито: "Ты дочь дьявола! Убирайся отсюда!". У дома епископа, они стояли на пороге несколько минут и пытались объяснить ему, что перед тем, как осуждать Ошо, он должен по крайней мере услышать, что тот говорит, но епископ закричал на них в гневе: "Убирайтесь из этого дома".
Приехали Вина и Гаян, которые были швеями Ошо в Раджнишпураме, и мы все трое получали большое удовольствие, исправляя повреждения, причиненные робам и шапкам Ошо в ведрах со снеговой водой в Кулу.
Прибывало много друзей, и атмосфера была праздничной, но я не могла расслабиться. Я видела кошмарный сон, в котором мужчины карабкались через мое окно на залив, и я видела лодки, которые причаливали в бухте внизу. Ве это было наполнено угрозой. Я вспоминала, что это был тот самый остров, куда Гурджиева привезли в коме после того, как в него выстрелили. Я случайно упала, и у меня был гигантский синяк на бедре от падения на ступеньки; я ломала вещи, и моя стиральная машина не работала, вода только лилась на пол и машина била меня током. Сильный ветер однажды подметал все на острове. Море было диким, и деревья сгибались, когда ветер молотил по ним и пел свою жалобную песню.
Друг Авербавы Сарвеш и я решили, что было бы здорово поехать кататься на мотоцикле и почувствовать, как ветер развевает наши волосы. Ма Амрито стояла перед нами с протянутыми руками и сказала: "Нет, я не пущу вас ехать на этом мотоцикле". Это был гоночный мотоцикл 750 куб.см, и Сарвеш признался, что он не ездил на мотоцикле с тех пор, как он учился в колледже - пятнадцать лет назад.
Но мы уже решили, и мы поехали вниз с холма к маленькому городу Агиос Николаос.
Через пять минут я почувствовала, что Сарвеш не может управлять мотоциклом, а когда мы завернули за угол к морю, ветер действительно схватил нас. Мотоцикл выскользнул из-под нас, и я почувствовала, как мое лицо проскользило вниз по спине Сарвеша, и потом я оказалась лежащей лицом вниз посреди дороги. Во рту у меня был вкус крови, и я проверила свои зубы языком - все были здесь - хорошо. Из носа у меня текла кровь, лицо кровоточило, руки были в порезах, брюки порваны, один сапог потерялся, колено вспухло, но я чувствовала себя очень ясно. У меня никогда не было дорожного происшествия раньше, и меня изумляла ясность и спокойствие, которое я чувствовала. Сарвеш лежал лицом вниз в луже крови, вытекшей из головы. Я посмотрела на его тело, и каким-то странным образом он был в порядке. Я затем послушала его дыхание, оно было нормальным и расслабленным. Я наклонилась над ним и произнесла его имя, но он был без сознания.
Я наблюдала за собой, когда я давала инструкции очевидцам: "Вы, вызовите полицию, вы, позаботьтесь о мотоцикле, вы, позвоните (и я припомнила шесть цифр телефона виллы) ". Мы поехали в госпиталь, где Сарвеш оставался без сознания еще сорок минут. Я знала абсолютно точно, что с Сарвешем будет все в порядке. В ту ночь я коснулась такой ясности внутри себя, что переживание стоило этого. На следующий день я получила сообщение от Ошо. Он сказал, что я была "глупой!", что поехала на мотоцикле.
Мы приехали, чтобы забрать Сарвеша из госпиталя, его лицо было синим и неузнаваемым. У него было сильное сотрясение мозга, но он действительно полностью оправился через некоторое время.
Я спала весь день и всю ночь и отважилась выйти только на следующее утро. После нескольких минут на солнце я почувствовала тошноту, и Джон, который был врачом, сказал мне, что эта тошнота - симптом сотрясения мозга, и что я должна вернуться в постель.
Ма Амрито позвонила в это утро из Афин, где она встречалась с начальником службы безопасности, и сказала, что все идет хорошо и не о чем волноваться. Около двух часов дня я услышала какой-то шум. Встав из постели, я проковыляла к двери и увидела Анандо, которая сказала мне, что прибыла полиция, а я должна возвращаться в постель. Вернуться в постель! Я быстро оделась, вспоминая из своего последнего переживания с полицией, что то, что вы одели, когда прибыла полиция, может быть тем, что будет на вас в течение нескольких дней в тюрьме.
Я подошла к дому и увидела, что он окружен кричащими агрессивными мужчинами в штатской одежде с оружием, и примерно двадцатью полицейскими в форме. Четверо полицейских тащили Анандо в местную тюрьму, они схватили также еще одного друга, который пришел помочь. Я побежала вверх по ступеням на веранду, встала перед дверью и сказала полицейскому: "Это, должно быть, какая-то ошибка. Пожалуйста, подождите, наши адвокаты свяжутся с начальником полиции, и это все будет решено". Он сказал мне: "Я начальник полиции!" Я настаивала на том, что это ошибка, и нужно связаться с высшими властями. "Я член магистрата", - сказал другой человек!
Я была убеждена, что происходит ужасная ошибка, и что если только мы сможем остановить полицию, чтобы она не входила в дом до тех пор, пока не подоспеет помощь, все будет в порядке. Но эти люди вели себя так, как будто они были посланы со срочной, опасной миссией. Это напомнило мне арест в Шарлотте, когда те, кто арестовывали нас, не знали, что они делают, но думали, что они арестовывают опасных террористов.
Люди разделились на группы по два-три человека и начали красться вокруг дома, стараясь найти вход. Я побежала за двумя из них, которые собирались влезть в окно, встала перед ними и закричала: "Нет". Они старались оттолкнуть меня, но я не дала им подойти близко к окну. Мое лицо было в синяках и порезах от происшествия с мотоциклом, и я думаю, что это вселяло в меня храбрость, что они не тронут меня. Если бы они это сделали, я знаю совершенно точно, что для них бы это кончилось плохо, потому что я обвинила бы их в том, что они нанесли мне эти раны. Может быть, они знали это тоже, но что бы они не думали по поводу того ужасного состояния, в котором было мое лицо, они позволяли мне свободно двигаться, хотя я создавала им проблемы.
Японская Гита пришла помочь, и хотя она была меньше чем пять футов высотой, у нее была сила, на которую можно было рассчитывать, и она преследовала людей, которые пытались залезть в окно.
Я побежала вокруг дома, и каждый раз, когда я видела, что они собираются врываться, я вставала перед ними. На одном конце дома стоял полицейский в штатском, ноги расставлены, а в руках он держал над головой большой камень. Он выглядел как Голиаф в библейской истории, и он собирался швырнуть камень в окно. Я увидела, что за окном были Ашиш и Рафия и наше видеооборудование. Если он кинет этот камень в окно, тогда он их очень сильно поранит. Я встала между "Голиафом" и окном и закричала на него:
"Я думала, что на Крите полицейские друзья людей, но вы просто фашисты!" Еще двое полицейских в форме присоединились к нему, и один из них, его лицо стало ярко красным, крикнул мне: "Мы не фашисты!" - и Голиаф положил камень на землю. Затем я услышала звук разбивающегося стекла и, побежав за угол, я успела как раз вовремя, чтобы увидеть, как трое полицейских карабкаются вверх по четырехфутовой стене и забираются через окно в дом. Я увидела, что они пересекают комнату, направляясь к лестнице, и краем глаза увидела, что главная дверь тоже открыта. Я забралась через разбитое окно за ними и побежала к спиральной лестнице, которая вела в комнаты Ошо.
Я успела к лестнице раньше их. Я знала, куда я иду, а они колебались, может быть, они ожидали увидеть пулеметы. Когда я достигла верха лестницы, вышел Рафия со своей камерой и начал делать фото людей, которые бежали по лестнице. Я подошла к дверям ванной комнаты Ошо и в то же время я увидела, как двое или трое людей схватили Рафия и потащили его силой в гостиную. Я подумала на минуту, что они будут бить его, но я не могла ничего поделать.
Кендра через несколько минут последовала за ними, она шла под конвоем полицейских в гостиную, и я увидела Рафия, который лежал на полу, двое мужчин возвышались над ним, но ему удалось вынуть пленку из камеры и перебросить ее Кендре. Джон стоял рядом со мной, и мы кричали Ошо через щель в двери, чтобы дать ему знать, что происходит.
Он просил сказать им, что он будет через минуту. "Голиаф" появился на ступеньках, и спиральная лестница теперь была заполнена полицией, все старались подняться и войти в коридор, ведущий к ванной комнате Ошо.
Я сказала: "Пожалуйста, мы мирные люди, нет необходимости применять насилие". Голиаф сказал, что все зависит от нас, будут ли они применять насилие или нет. Я сказала, что мы не применяли насилия к ним. Они старались отпихнуть меня от двери ванной комнаты, но я думаю, что мое избитое решительное лицо остановило их от применения насилия ко мне.
Я сказала им: "Пожалуйста, позвольте ему закончить в ванной комнате". Несколько человек вышибли ногами дверь спальни Ошо и ворвались внутрь с оружием наготове. Джон также был в коридоре, когда появился Ошо, и все начали толкаться. Я повернулась к начальнику полиции и сказала, что так много людей не нужно, пожалуйста, пошлите своих головорезов вниз; он так и сделал, оставив восемь или десять человек, которые неуклюже эскортировали Ошо в гостиную, он спокойно прошел к своему креслу и сел.
Когда мы вошли, я увидела Рафию. Он сидел на стуле лицом к двери, его лицо горело, волосы были взлохмачены, и он выглядел потрясенным. Я заметила, что когда Ошо садился, он взглянул на Рафию проникающим взглядом, и я думаю, что он посмотрел, все ли с ним в порядке.
Джон сидел по одну сторону от кресла Ошо около окна, а я сидела по другую. Полицейские окружили кресло и начали кричать все одновременно на греческом. Это продолжалось что-то около пяти минут, потом Ошо повернулся ко мне и сказал: "Найди Мукту для перевода".
Я спустилась вниз, сопровождаемая начальником полиции, и позвала Мукту из комнаты внизу, она подбежала. Теперь с переводчиком ситуация ненамного улучшилась, потому что полицейские продолжали кричать.
Ошо спокойно спросил их, может ли он посмотреть их бумаги, и почему они пришли. Они передали бумаги, и Мукта начала читать, но в комнате все равно был хаос. Тогда у меня было чувство, что им приказали доставить Ошо к определенному времени, потому что они все время смотрели на часы, и их беспокойство и агрессия нарастали.
Ошо сказал, что он уедет, нет проблем, но нужно, чтобы его люди сделали приготовления и упаковали его вещи. Они могут охранять его до тех пор, пока это не будет сделано, но зачем арестовывать его? Они закричали: "Нет!" -он должен пойти с ними. "Немедленно".
Они так настаивали на том, чтобы увезти его с собой, что я начала кричать им, что они не могут увезти его до тех пор, пока я не упаковала его вещи. Я сказала: "Перед вами очень больной человек, и весь мир наблюдает, что случится с этим человеком. Если вы причините ему хоть какой-нибудь вред, у вас будут проблемы".
Я сказала, что если увезти его без лекарств, это нанесет ему сильный вред. Я вспоминаю, что в этот момент у меня было чувство смущения, Когда я говорила про Ошо, что он "очень больной человек" прямо перед ним, зная, что он гораздо, гораздо больше, чем это!
Я посмотрела на Джона, он сидел без движений и тихо, его лицо было чистым экраном, на которое можно было проецировать все что угодно. Я проецировала, что сама его неподвижность была предупреждением для них, чтобы они не слишком напирали.
Беспокойство нарастало, и полицейские начали спорить и кричать друг на друга. Напряжение нарастало и спадало в ритме, подобном большим волнам в море. Одному полицейскому было уже достаточно ожиданий, и он резко двинулся к Ошо и положил свою руку Ошо на запястье, которое лежало на ручке его кресла, как всегда, когда он сидел расслабленно.
Он сказал: "Мы уводим тебя сейчас! " - и сделал движение, как будто он хочет выдернуть Ошо из кресла.
Ошо мягко положил свою свободную руку на руку полицейского и похлопал по ней. Он сказал: "Нет необходимости в насилии". Полицейский убрал руку и с уважением отступил назад.
Начальник полиции сказал, что они должны арестовать Ошо, и с этим ничего нельзя поделать. Такой у него приказ. Это было решено. Ошо встал, и когда они начали с ним выходить, я бросилась в медицинский кабинет Ошо, набила карманы всем, до чего могли дотянуться мои руки, и вернулась как раз вовремя, чтобы помочь Ошо спуститься по спиральной лестнице, держа его руку.
Ошо повернулся ко мне, пока мы спускались по лестнице, и мягким заинтересованным голосом спросил меня: "А ты, Четана, как ты себя чувствуешь?" Я не могла поверить своим ушам! Как будто мы шли на спокойную полуденную прогулку, не заботясь ни о чем в мире, и он спрашивал меня о здоровье. Я сказала: "О, Бхагван, у меня все в порядке".
Окруженные полицейскими, мы прошли через нижнюю комнату, где мы наслаждались такими прекрасными дискурсами всего день назад. Они получили свою добычу и не собирались упускать ее. Мы вышли через огромные деревянные двери на веранду, и там было несколько ошеломленных санньясинов, которые выглядели потрясенными и беспомощными.
У Мукты было состязание в криках с двумя полицейскими на греческом, и Ошо повернулся к ней и сказал: "Не трать силы, говоря с ними, Мукта, они идиоты". Мы подошли к машине, и Ошо повернулся ко мне и сказал, что я должна остаться и упаковать сундуки и чемоданы. Я кивнула, и он забрался в машину, а следом за ним сел полицейский. Это была маленькая машина, и с обеих сторон Ошо сидело по полицейскому.
Деварадж и Маниша тоже были здесь, и я запихала все лекарства, которые я схватила, в карманы Девараджа. Казалось, что они собираются уехать с Ошо бог знает куда без кого-нибудь из нас. Я стояла перед машиной и, наклонившись через капот, кричала начальнику полиции, у меня было уже чувство, что я его хорошо знаю, и я кричала очень медленно и очень громко: "Доктор-садится-в-машину! Доктор-садится-в-машину!"
Деварадж стоял наготове, и хотя дверь машины только что закрылась, один из полицейских вышел со своего места, и Маниша толкнула Девараджа вовнутрь, а за ним последовал полицейский. Заднее сидение выглядело очень переполненным, Деварадж балансировал со своим докторским саквояжем на коленях, и Ошо был прижат в угол.
Когда машина исчезла из глаз по пыльной дороге, мой ум зафиксировал, что на Ошо была та одежда - та, о которой мне приснился сон в Раджнишпураме. Мы не знали, куда полиция увозит Ошо, и одна из версий была, что они собираются послать его в Египет на лодке. Это оказалось правдой, и потребовалось двадцать пять тысяч долларов взятки полицейским для того, чтобы позволить Ошо покинуть страну безопасно.
Я нашла Мукти и Нилам, думая, что если Ошо будет депортирован, они должны поехать с ним в Индию. Мысль о том, что Ошо приедет в Индию один, была ужасна: вы помните, что он говорил о деньгах и о своем паспорте.
Я упаковала примерно дюжину гигантских металлических сундуков. Кресло Ошо было уложено в деревянный контейнер, там были также чемоданы и маленькие сундуки, всего примерно тридцать мест багажа. Я потом поехала в аэропорт Гераклион, где Ошо ждал рейса на Афины. Обращение полиции с ним резко улучшилось после того, как они получили двадцать пять тысяч долларов.
Ошо сидел в маленькой комнате, окруженный вооруженными полицейскими, и давал интервью репортеру из журнала "Пентхауз". Шел дождь, но это не остановило сотни санньясинов от празднования снаружи здания.
Мы пели и превратили катастрофу в фестиваль! Самолеты прилетали со всех концов Европы и Штатов, и из них выходили санньясины, которые прибыли только для того, чтобы увидеть Ошо. Я обнималась с одним за другим, с друзьями, которых я не видела с момента разрушения Раджнишпурама, у всех на глазах были слезы, и быстро распространялась весть, что Ошо уже покидает страну. Они прибыли как раз вовремя, чтобы сказать ему "до свидания". Аэропорт был наполнен тысячами санньясинов, и всеми местными людьми из деревни Агиос Николаос.
Время отъезда Ошо приближалось, я пошла в зал ожидания аэропорта, и это было потрясающее зрелище - тысячи людей в красном и оранжевом. Голос говорил: "Он там", - и все бежали в один конец аэропорта, а затем другой голо Вс говорил: "Нет, он там", - и тысячи людей двигались как одно тело. Это напоминало мне огромный корабль в бурном море, когда всех бросает от одного борта к другому волнами.
Мы ожидали, что Ошо войдет в аэропорт, и в воздухе висело напряжение от ожидания, волнения и песен. Я стояла вместе с Анандо, прибежав по ступенькам на террасу, чтобы смотреть на самолеты. Мы увидели Вивек, Рафию, Мукти, Нилам и несколько других санньясинов, которые садились на самолет, и, естественно, думали, что Ошо тоже сядет в него. Наши сердца ушли в пятки, когда мы увидели, что самолет улетел без него, и у нас возник рах, что проделан какой-то трюк. Но потом мы увидели машину, которая подъезжала к маленькому самолету на взлетном поле, и это были они -да, это был Деварадж и Ошо. Они садились в меньший самолет, направляющийся в Афины, и Анандо сказала: "У меня есть билет на этот самолет", - и с этими словами она исчезла в толпе, крикнув мне через плечо, чтобы я послала ее одежду за ней.
Я смотрела, как самолет улетает, окруженный тысячами друзей в разных стадиях волнения и печали, а затем вернулась на пустую виллу, чтобы ждать и смотреть, что произойдет дальше. Последние слова Ошо журналистам перед отъездом из Греции были:
"Если один человек с четырехнедельной туристской визой может разрушить вашу двухтысячелетнюю мораль, вашу религию, тогда ее не стоит сохранять. Она должна быть разрушена".

Оглавление | Пролог | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22


 
Лотос Давайте обсуждать и договариваться 1999-2024
Сайт Лотоса. Системы Развития Человека. Современная Эзотерика.
И вот мы здесь :)
| Правообладателям | О проекте